ЧТО ЗА
КОМИССИЯ, СОЗДАТЕЛЬ?
(А.Валентинов, М. и
С. Дяченко, Г.Л.Олди. Рубеж. “Эксмо-Пресс”, 1999 г.)
Ну, что за
комиссия – сами видите. Пять человек и три
писателя.
Самый ныне
знаменитый среди них – Генри Лайон Олди.
И, наверное, самый плодовитый.
Не впервые
уже говорю и повторяюсь:
русская (ну, допустим, русскоязычная) фантастика переживает серебряный век. Во
всех смыслах. Один из таковых – все умеют хорошо писать. Все владеют словом,
все прекрасно строят сюжет, умеют выписывать характеры, мало того – и идея
некая присутствует. Порой и не одна.
Вот взять, к
примеру, Генри Лайона. Идея проста. Мало того, идея – одна и та же практически
во всех книгах. Звучит она так:
“А что, если наоборот?”.
Назовем это методом инверсии.
Что, если
Гераклов было двое?
Что, если
“Махабхарата” перепутала, и все положительные герои были отрицательными – и,
соответственно, наоборот?
Что, если не воин управляет
оружием, а оружие – воином?
Что, если “бес” – это сокращение
слова “бессмертный”?
Что, если люди – более совершенные
создания, чем ангелы, а Создатель, завершив свою “комиссию” по созданию мира,
вообще больше ничем не интересуется (это как раз “Рубеж”)?
В результате – при умении
владеть словом, прекрасно строить сюжет, выписывать характеры – возникает
роман. Который с удовольствием читаешь, восхищаясь умением владеть словом etc. И который бесследно
забываешь через месяц. Так, вспоминаешь, что приятно провел время на диване с
книжкой.
А ведь как
начиналось когда-то… Какая благоуханная идея легла в основу одной из первых
повестей Генри Лайона:
стихи – это стихии…
Потом пошел
конвейер. Система, так сказать, Тейлора. Каждый работник выполняет одну
операцию, и не больше. Но уж ее он выполняет в совершенстве.
Посему пять
человек и три автора написали двухтомный роман, в котором даже следов швов не
обнаружишь. Правда, Михаил Назаренко в послесловии к роману пытается это
сделать, но он меня не убеждает.
Другие швы –
да, видны. К примеру, если Мазепа разбил-таки под Полтавой русского царя – за
каким же чертом приходится героям ехать на этом самом черте (каламбур
непреднамеренный) в Петербург, за визой? Почему не в Стокгольм?
А если едут
к Екатерине Великой, то почему персонажи – подданные Войска Запорожского, коего
к тому времени уже не существовало? Примеры можно множить, но не стоит. (Из той же серии – периодическое появление гоголевских героев,
да и самого Николая Васильевича, правда, не в совсем привычных ипостасях.)
М. Назаренко, также отметив
эти несостыковки, привлекает к оправданию метода Вяч. Иванова и Бахтина. Не
надо, право же, тревожить тени великих. (Мера этого величия – вопрос
отдельный.)
На мой взгляд, дело в другом. Позвольте процитировать не
менее великого писателя – и уж он-то, в отличие от вышеупомянутых, будет точно
к месту:
“Он был
необычайно, необычайно талантлив, но вы знаете, как это делается в молодости…
Побыстрее, посмешнее – тяп-ляп, и так сойдет… Да-с…”
В данном
случае молодость надо заменить зрелостью. К сожалению.
Если
писатели – совершенно разные по духу и стилю – оказываются взаимозаменяемыми,
это скверный симптом. Неладно что-то в Датском королевстве, честное слово. Все
так владеют словом, умеют строить сюжет… серебро, серебро! Высочайшей пробы! Не
слово – серебро!
(Молчание,
однако, как известно – золото.)
А впрочем,
наверное, как раз ладно. В королевстве то есть. Датском. Книги пекутся как
блины, продаются как горячие пирожки с зайчатиной, читатель почитывает,
писатель пописывает. “Шумные аплодисменты. Все встают и идут в буфет.”
Только не
надо говорить о полифонии. И не стоит
писать о “более чем современной и актуальной концепции “Рубежа” (А.Лурье).
Вообще – не нужно называть явлением искусства коммерческое предприятие.
(Кстати, еще одно значение слова “комиссия”).
Будем
честными хотя бы друг с другом.
Юрий
Астров-Зацарицынский.